[shymodaworld]

В поезде приглушили свет. Я потер виски и посмотрел на стрелки наручных часов. Скоро полночь.
Пиво кончилось, а хмель стремительно выходил из головы и мышц. Попутчик тихо дремал на верхней полке.
Я мог бы продолжать сейчас с ним этот бесконечный разговор об искусстве и революции, бильярде, женщинах, собаках и прочей ерунде, но не хотел. Мне чертовски необходимо было побыть с самим собой наедине. Час-другой.
За окном проносилась, периодически меняя свою форму, изгибаясь и переворачиваясь, уродливая августовская темень. Временами можно было различить силуэты древних построек, похожих то ли на сараи, то ли на места общественного пользования, и покосившиеся костыли телеграфных столбов. Сколько ими уже не пользуются?
В соседнем купе кто-то громко и басовито засмеялся. И тут же этому неуместному для столь позднего времени и невероятно причудливому смеху, ассоциирующемуся в моем мозгу отчего-то со вкусом спелой сливы, стал вторить другой - такой же яркий, звучный и "сливовый".
- Счастлив, - пробурчал сверху попутчик. - Знал бы он, кто остался на ленинградской станции.
- Кто? - растерянно спросил я. - Кто он? И кто остался?
- Тот, первый. Который громче. Пересекался с такими когда-то давно. В кабаре. Очень одаренные люди. Но бестолковые. А на станции остались провожающие. Они его подвели.
- Почему? - мой интерес был вполне искренним.
- Считай, что сами и посадили его на этот чертов поезд.
- И что?
- Теперь сидят на вокзале и рыдают, что он укатил на этом треклятом паровозе. А он красивый, тридцатипятилетний. И ни черта не помнит о том, что осталось у него позади.
Попутчик замолк. Впрочем, он был довольно немногословен сам по себе, просто поведение соседей по купе явно вывело его из себя.
Я задумался над его словами. Посадили на этот поезд? Провожающие никогда никого не сажают именно на этот поезд. Чтобы посадить человека на этот поезд, нужно его искренне ненавидеть и быть невменяемым.
- Должно быть, они не знали, что он укатит, - тихо сказал я.
- Этого никто никогда не знает, - равнодушно ответил попутчик.
Да, такова природа людей, подумал я.
Захотелось курить. Я вышел в тамбур, временно оставив попутчика разглядывать потолок.
Он говорил мало. Был лаконичен и в разговоре избегал метафор и прочих украшающих речь приемов . Редко, но метко ругался. Настроение же его менялось едва ли не каждый час - он выглядел то возбужденным, то уставшим, то радостным, то задумчивым. Он знал, что ему предстоит нарезать еще не один круг на этом поезде, и мысль об этом огорчала и утомляла его. Ведь он не хотел больше колесить по свету, свет успел изрядно ему поднадоесть еще много лет назад. Он не получил заветной роли тогда, когда она ему была нужна, так зачем она ему сейчас, когда, собственно, уже нет самого спектакля? Все, включая актеров, режиссеров и театр, осталось в прошлом и почти забыто, так почему же кто-то должен помнить о нем самом?
Это несправедливо. Я прекрасно его понимал.
Они продолжали мучить его как куклу, как какое-то запылившееся чучело, хотя большинство из них неспособны были понять ни единого его слова. Поезд возил его кругами по одним и тем же местам, а в итоге привозил к конечной станции, на которой сходило большинство пассажиров и на которой в один прекрасный день мечтал сойти и он. А затем путешествие начиналось снова.
Наверное, нашему веселому соседу в этом отношении повезло больше. Хотя я был не уверен в том, что он хотел покидать поезд.